Весточки с фронта
Все дальше от нас годы, опаленные войной. Но в нашей памяти и поныне живы страдания военных лет и бессмертное мужество народа. Война никого не щадила, она разлучила тысячи семей. Во многие иловлинские дома пришли с фронта похоронки и извещения «Пропал без вести…».
Валентина Алексеевна Мельникова своего отца, Алексея Андреевича Попова, не помнит. Ей в июне 1941 года было всего три года. Все, что сохранилось об отце: три фотографии, трудовая книжка с последней записью от 21 мая 1941 года «Уволен в связи с уходом в РККА», письма с фронта и извещение «Пропал без вести в мае 1942 года», – она принесла к нам в редакцию.
– Папа и мама (ее звали Татьяна Ивановна) поженились в августе 1937 года, – рассказала Валентина Алексеевна. – Жили вместе с бабушкой Капитолиной Ефимовной (мама отца) в Иловле, в небольшом домике на улице Пролетарской. Папа работал на почте, мама – в пекарне. Я и мой младший братик Алексей были под присмотром бабушки.
В мае 1941 года папу забрали на учения, которые проходили в полевых лагерях вблизи города Бобруйска. Мама вспоминала, что в день проводов от военкомата до железнодорожной станции люди со всего района шли сплошным потоком. На улицах не было свободного места, чтобы даже пройти. Многие женщины плакали, а мужчины успокаивали: «Что вы плачете, мы же едем на учения, скоро вернемся». Но разве женское сердце обманешь? Через месяц началась война…
Алексей Попов успел написать несколько писем своим родным. Более семидесяти лет их хранят в семье, как самое родное и дорогое. До сих пор письма с фронта – пожелтевшие, надорванные, полуистлевшие – трогают до глубины души. Вот строки одного из первых:
«Здравствуйте, мама, Таня, Валя, Леник. Спешу сообщить, что я пока жив-здоров, того и вам желаю. Я уже пишу третий раз и хочу, чтобы вы духом там дюже не падали. Берегите ребятишек и себя, а я тут как-нибудь себя буду беречь от ига немецкого. Таня, смотрите, себя и ребятишек не морите, деньги не жалейте. Сколько нужно, то берите и кушайте. Нам в этот момент не богатеть, а беречь себя надо. Вот пока все. Сегодня 25-е число. Новостей особых нет. До свидания».
– Над одним письмом, пришедшем в первые дни войны, мама очень сильно плакала, – продолжила рассказ В.А. Мельникова. – Так убивалась, что моя тетя Липа (сестра мамы Олимпиада Ивановна Старикова) даже решила порвать это письмо.
– Что же так расстроило вашу маму?
– Рассуждения отца о том, что хорошо, что его забрали до начала войны, поэтому не было тяжелых расставаний и горьких слез.
Вот что писал Алексей своим родным в этом письме.
«… Хочу сообщить вам, что мы пока еще на старом месте. Ещё пока не слышно, когда будем выступать. От линии боя находимся примерно в 600 километрах, а до границы можем продвинуться за одни сутки. Вот мое какое положение.
Вы там очень беспокоитесь обо мне и моей жизни, а я беспокоюсь о вас. Моя просьба: духом не падайте, а что нужно делайте. Если нужны деньги в кассе, то не стесняйтесь – берите. Нам теперь не богатеть. Напишите Михаилу (брат отца – прим. авт.), чтобы он вас поддержал, ибо в его направлении фронта пока нет. Ещё хочу к вам обратиться – это лучше, что меня взяли раньше, а не теперь. Я так думаю, что лучше – вы меня не видели, а я вас не видел, чтобы не плакать. А вы там теперь, верно, слезы терзаете. Вот все мои дурацкие мысли. Остаюсь пока что в хорошем настроении и желаю вам того же. Целую заочно вас всех. Сегодня уже 28 число, 8 часов вечера. 29-го будем на учениях. Если придется, по возможности напишу вам 30-го, а если не придется, то не обижайтесь».
Написать тридцатого у Алексея возможности не было. Следующее письмо домой датировано вторым июля 1941 года:
«Здравствуйте, мама, Таня, ребятишки – Валя и Леник. …В настоящий момент мы находимся очень близко от Киева. Со старого места все время шли пешком. Для меня и других очень трудно было. Шли днем и ночью. Примерно километров 250 навернули. Еще сколько будем идти нам не известно. А куда идем, вам будет понятно. До фронта осталось 300 километров. Возможно, и до него пойдем. Когда пойдем, и сколько будем идти – нам не говорят и не скажут. Вот мои новости. Плохо, что я от вас еще ни одного письма не получил. Возможно, вы уже много послали, а с 27-го мы находимся в движении, и конечно, получить их вряд ли получится. Ну чего вам написать о себе, я прямо и не знаю. Вот уже первое. Погибло пятнадцать тысяч, и еще, возможно, погибнет в 1000 раз больше. Конечно, этого никто не хочет, но Гитлер этого хочет… Если только мы останемся живые, то это великое счастье для меня, вас и моих детей. А погибнуть можно, как муха. Только это будет для вашей жизни очень тяжело. Ну, расстраивать вас я дальше не буду, ибо для вас это очень и очень тяжело. До свидания. Целую всех крепко. Сегодня 2-е июля».
Содержание всех писем разное, но в каждом Алексей беспокоится о судьбах близких, обязательно упоминает детей. Ему так важно, чтобы они о нем помнили. А еще он хочет знать, как там его земляки:
«…Таня, почему не пишешь, кого у вас там забрали? Пиши разборчиво, очень трудно понимать, но все же разобрал. Таня, ты пишешь насчет доверенности. Доверенность я тебе пришлю. Мише тоже напишу обо всем. Сегодня мы погрузились и поедем ближе к фронту. Спрашиваешь, с кем я нахожусь? Иловлинские все со мной. В одном вагоне со мной Самохин, Ромашкин, Михаил Агапов и другие. В общем, нам тут вместе веселей. Пишу в вагоне, на чем придется. Вы дюже духом там не падайте. За ваши письма большое спасибо, особенно ребятишкам, что они меня вспоминают. Будут люди с такими детьми счастливы. Если я вам скоро не пришлю доверенность, то Николая Павловича попроси помочь».
В первые месяцы войны на фронте и в тылу все жили под гнетом страха и неизвестности. Что будет завтра, никто не знал. Поэтому уже третьего июля домой было отправлено еще одно письмо, в котором красноармеец Попов спешил сказать своим родным возможно последние в своей жизни слова:
«Здравствуй, моё семейство. Сегодня ещё хочу черкануть вам письмишко. Может оно будет последним в моей жизни, потому что сегодня мы готовимся идти в бой. Сегодня 3-е июля. Вчера я вам немного написал. А это письмо я собирался написать несколько раз. Таня, у меня будет к тебе, возможно, последняя просьба, чтобы ты вела свою жизнь и «воевала» со своей семьей. А моя жизнь, можно сказать, уже кончена…
Мой вам наказ, чтобы мои дети помнили меня и всё, что нами с тобой нажито. Это все должно пойти ребятам, и они чтобы помнили, что у них был отец. Это письмо вы должны блюсти как зеницу ока. Я сейчас очень расстроен и не могу как следует написать вам это письмо. Я начал курить. Всё это для меня утеха. На сегодня я пока что живой, а через минуту не знаю, что произойдет со мной. Целую вас всех очень крепко».
После этого письма некоторое время неизвестности. Жив ли – семья не знала, но очень надеялась и верила. И вот, наконец-то, почтальон принес долгожданный треугольник с родным, хорошо знакомым почерком, из которого следует, что в бою Алексей получил ранение.
«… Хочу вам сообщить о том, что я жив, почти здоров – немного ранен в левую руку. Рана моя не сквозная и должна скоро зажить. Бояться нечего, потому что все мои пальцы работают очень хорошо. А по выздоровлении я снова пойду в бой. Так что вам не нужно волноваться и болеть душой обо мне. Смотрите не подумайте, что я вас обманываю и успокаиваю. О боях вам писать не буду. Я нынче переезжаю в город Тулу, а там неизвестно куда. Я из Иловли видел сегодня Николая Глухова, он ранен в лопатку. Но тоже не опасно. Говорят, что пулей ранен Иван Колесов, Водопьянов зять. Но где он, пока не знаю, и вы там дюже не разбалтывайте всем. Целую вас всех (особенно ребятишек Валю и Леню). Ваш сын и отец».
В этот же день письмо от Алексея Попова читали и коллеги-почтовики:
«Привет от бойца А.А. Попова И.Т. Табунщикову, Ф.И. Кузнецову, Н.И. Курапину, Н.Н. Анисимову, Ф.Ф. Скутневу, Агафоновой, Киршиной и всему райкому ВКПБ и редакции газеты «Колхозный активист» (ныне «Донской вестник» – прим. авт.). Товарищи, спасибо вам за ваш привет, что вы меня не забываете. Как я сражался с фашистами? В бою трусом не был. И по выздоровлению опять на фронт. Тоже буду впереди с комиссаром. Из наших иловлинцев кто трусил?! Вам я желаю на трудовом фронте работать, как работает наша РККА… Постараюсь оправдать ваше доверие, как зеницу ока защищать свою Родину, не щадя своей крови и жизни, до полной победы над фашизмом. Горячий вам всем привет. Аккуратней, почтальон…».
Особенно радовались солдаты посланиям из дома, в которых лежали фотографии. Можно было увидеть родные лица, рассмотреть, как подросли дети, прижать их к себе и мысленно, хоть на мгновение, очутиться дома рядом с ними.
Вот, что пишет Алексей, получив письмо с фотографией:
«Здравствуйте, мама, Таня, ребятишки Валя и Леник. Спешу сообщить о том, что я сегодня получил ваше письмо и карточку, за что большое спасибо. Вот только вы очень там худые, как будто хлеба не ели. Вы обо мне заботитесь, что я худой, но если бы посмотрели на меня сейчас, то удивились, какой я стал. В общем, за месяц подправился. На это письмо ответа не дождусь, потому что скоро уеду. А как будем выезжать, я вам напишу. Алексею вчера пришло письмо. Вроде Маруся собирается ехать сюда, я думаю, вряд ли ей билет дадут, да и дорога очень трудная. Поезда идут очень плохо и редко. А вы лучше сидите дома, и я своё повидал. Можно сказать, повидался. Как будет у меня на душе плохо, я взгляну на карточку, на вас, и мне отлегнет. Валя вроде стала полней, а сынок худей. Ну, вы там духом не падайте, а поправляйтесь, да готовьтесь к зиме. Я сколько вам писал, ни разу не предупредил: Таня, мать, смотри, не обижай, она у тебя, как родная мать и отец. Надеяться на меня не приходится. Видишь и слышишь, что сейчас делается. Вы там не глупые, сами знаете, что делать. Больше у меня писать нечего. Мозги мои стали работать совсем по-другому, потому что скоро я опять буду в такой обстановке, в какой был. Желаю вам здоровья. Пусть скорей растут ребята. Спасибо вам за карточку, ребята снялись очень хорошо, они стали уже большие».
Находясь в госпитале, Алексей получил письмо от кумы. Его привезла из Иловли жена одного из бойцов, находившихся с Алексеем в госпитале. Его ответное письмо и приветы землякам-иловлинцам сохранились в семейном архиве.
«Здорово, кума. Сегодня получил от тебя письмо, Маруся принесла. За это большое спасибо. Ты вся наверно избегалась за ребятами. Лет-то под 40… Вещей добрых теперь у вас нет. Только не обижайся на меня, что я тебе пишу так. Почти и писать нечего. Здоровье мое прекрасное, скоро выпишусь. Вы там готовьтесь к зиме пока тепло. Писать больше нечего. Привет от меня передавай Якову Федоровичу с Кулиной и Ивану, Степану с Полинкой, Петру, Василию, Шуре, Пелагее, Любови и семье, деду Михору с бабкой Машей, Марфе со Степаном, Карташову, В. Храмову. Потом моей родне – Николаю Ивановичу с Полей, тетке Пелагее Семенниковой. Скажи всей почте, что я их ругаю на чем свет стоит, что ж они мне не ответили. Кто там у них местком? Спроси на почте, что можно ли поговорить со мной по телефону? Сделайте заказ, если можно…».
– Вместе с отцом в госпитале лежал его земляк и тезка Алексей Михайлович Попов. К нему приезжала жена Маруся, – пояснила нам дочь Алексея Андреевича. – Еще тогда, в госпитале, отец говорил Алексею: «Я погибну, а ты останешься, помоги моей жене хоть чем-нибудь». Алексей Михайлович действительно вернулся с войны.
«Суровое» письмо семье написал Алексей в августе 1941 года:
«Здравствуйте, мое родное семейство. Хочу отругать вас, как следует. На что вы мне денег прислали?! Что мне из них тут делать? Лучше бы на них купили молока лишнего, и ребята тогда скорей бы росли. А мне они – хоть выброси. Я когда уезжал, говорил, чтоб ни копейки! А вы там с ума сошли. Покушать тут всего и сколько хочешь. На фронте сами знаете, что из них делать нечего. Сегодня я получил от кумы письмо, которому так был рад. Знаете, сколько я вам писал. Если бы от вас столько же получил, я бы ими сыт был. А вы даже ни строчки… Вот хорошо, Липа пишет, где кто есть из ребят. Вы там занялись бы дровами для зимы. О моем здоровье не беспокойтесь. Скоро пойду в строй. Пишите, что у вас не ладится, что нужно, чтобы я все знал – как ребята растут, как сын. Наверно, Валя от него плачет. Но это будет по закону. И пусть дочка на меня не обижается. Жду от вас больше писем».
Вот еще три письма, датированные сентябрем 1941 года. В одном Алексей сообщает, что скоро выпишут: «Хочу сообщить вам о том, что я пока еще нахожусь в Тамбове. Здоровье моё стало совсем хорошее. Делаю каждый день ванну. Как сделаю, так моя рука работает хорошо, как остыла, то уже не так работает. Видимо, меня скоро выпишут. Насчет дома не думайте и голову не ломайте. Не думайте, что я не хочу побывать дома, но время сейчас не то, да и болезнь моя несуразная. Ну вот, что я хотел вам написать. Горячий поцелуй вам, Вале и Ленику. Пусть Валю не обижает, да чтоб они не баловались, слухали бабушку. Так и передай. Пока все. Передавайте привет Поле, Николаю Ивановичу, всем-всем».
В другом – рассказывает о вещем сне: «Сегодня видел во сне, как я ловил рыбу и поймал. И вот получил от брата Миши письмо, которому был очень рад. На счет моего перевода пока ещё не говорят, а возможно, что и не скажут. Пока все по-старому. Пишите Мише письма, а то он на вас обижается. Я его письмо вам пошлю, вы его прочтите».
А в третьем сообщает о своих переживаниях: «Почему вы перестали мне писать? Возможно, что с вами там что-то случилось: или вы болеете, или вам очень некогда – занялись заготовкой?! Сегодня для меня самый плохой день, потому что я друга провожаю домой. Теперь я остаюсь один из своих земляков. Нам с ним было как-то веселей, а теперь мне будет скучней. Знать, он и его семья счастливее меня и вас. Ну, на этом, значит, духом не падать. Вот только сны я плохие вижу, вы, верно, заболели и мне не пишете. А у меня голова начинает работать всякими мыслями то о себе, то о вас. Сам не знаю, что гадать и придумать, что будет впереди».
Алексей Андреевич, догадываясь, как волнуются его родные, писал домой часто. Писал в перерывах между боями, в редкие минуты затишья, все письма написаны простым или химическим карандашом в основном на тетрадных листочках, а некоторые на каких-то обрывках. Писал на чем придется, лишь бы дать знать, что живой.
Весточка от января 1942 года на грязно-розовой бумаге бланка Ведомости натуральных и денежных выдач со штампом «Просмотрено военной цензурой» сообщала: «…Сегодня перегоняют в другое место. Больше на это место писем не пишите. Как прибуду на новое место, так вам сообщу. Пока. До свидания. Ваш сын и отец».
Еще одно письмо написано 29 января 1942 года на Кинематической схеме и ведомости шестерен токарного станка. С одной стороны по всему листу – разнообразные схемы, а на другой стороне: «Здравствуйте, мама, Таня, дочка Валя, сынок Леник. Хочу сообщить вам о том, что я пока жив-здоров, того и вам желаю. Сообщаю, что я пока нахожусь в полном боевом приготовлении. Опять поедем на Московский фронт. Одет я очень хорошо: белье теплое, брюки стеганые, фуфайка, подшлемник, рукавицы, валенки и ботинки. Как оденешься, видно только одно лицо. Насчет ваших писем – я не получал их. Но это все чепуха, лишь бы вы от меня получали. 13 … получил ранение, но это не значит, что тут останусь. Это значит, что буду бить их так, как бил, и еще крепче…».
В одном из писем Алексей вспоминает про какую-то машину.
«… Моё здоровье сейчас очень хорошее. Рана моя заживает и почти что не видна. Опасного ничего нет. Все работает нормально, и болеть душой дюже не приходится. Вот только будет обидно, что в другой раз это случится. Но об этом сейчас гадать не приходится. Таня, сколько вам писал, про машину не вспоминал. Ездить никому не давайте. Берегите, пусть ждет сына. Желаю вам всего хорошего. Только не плакать. Думать, что сегодня есть, а в будущем увидим. Целую всех вас очень крепко. Особенно ребятишек».
– Валентина Алексеевна, о какой такой машине идет речь? Вы знаете? – интересуюсь у дочери.
– Да о велосипеде, – отвечает она. – До войны у отца был велосипед. Когда фронт подходил близко, и мы готовились к эвакуации, мама спрятала (закопала) его в сарае. Сохранила, потом брат на нем ездил.
– Что мама рассказывала вам с братом об отце?
– Только хорошее. Говорила, что он был очень добродушный. Я когда была маленькая, все время фантазировала, какой мой отец, а однажды мне даже показалось, что я в книжке увидела его фотографию. Это позже я стала читать и перечитывать его письма и рассматривать фотографии, они хранились у мамы в сундуке.
Мама наша была трудяга. Работала всю жизнь без отдыха. После войны умерла ее родная сестра, так вот, мама забрала ее десятилетнюю дочь Клавдию к нам. Никаких мужчин в ее жизни больше не было. Папа для нее был святой. Она ждала его всю жизнь. Заставляла своего брата Ивана (он был майором) делать запросы, наводить справки, где и как погиб. А может, попал в плен и есть надежда. Но долгие поиски ничего не дали. В 1947 году пришло извещение: «Ваш муж, Попов Алексей Андреевич, 1912 г.р. в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, пропал без вести 00.05.1942 года».
Бабушка плача, как-то в сердцах сказала: «У Михаила и Ивана семей нет, они живые вернулись, а у моего Лешеньки дети, он …».
Мама незадолго до своей смерти (она умерла в 92 года) рассказала, что видела во сне отца. Как будто он живой, молодой зашел в комнату и говорит: «А ты тут ничего живешь. А я ведь пришел за тобой». Мама поинтересовалась у него: «Куда же мы пойдем?». «Пойдем», – ответил он коротко. И через две недели после этого сна она «ушла» к нему…
Читаешь письма с фронта, держишь их бережно и трепетно в руках, и невероятное волнение охватывает тебя. Спасибо Вам, Валентина Алексеевна, за возможность прикоснуться к вашей семейной реликвии – драгоценному свидетельству войны.
В год знаменательной даты, 70-летия Победы в Великой Отечественной войне, нам как никогда важно вспомнить подвиг наших дедов и отцов. Вспомнить тех, кто погиб на далеких фронтах и до Дня Победы не дожил. Мы помним, мы гордимся…
Н. НИКОЛАЕВА.
Фото А. ЧЕБОТАРЕВА и из архива В.А. Мельниковой.